Никогда не знаешь заранее, как сложится поездка в поезде. Главный редактор «Петербургского театрального журнала» Марина Дмитревская рассказала (ссылка на фейсбук) о своей поездке из Петербурга в Воронеж и обратно. В одну сторону с ней ехала женщина из Дублина в родной Луганск, в другую – семья с ребенком, которого везли в психологическую консультацию. Далее – текст Марины Дмитревской.
Очень специфическим образом сложились мои дороги Питер – Воронеж – Питер.
В планах моих было загрузиться в купе (самолеты нынче не летают), оказаться там одной (как было последний железнодорожный раз по маршруту Питер – Казань – Питер), открыть ноут и в тишине закончить два текста, дедлайн которых уже вышел…
Но человек, как известно, только предполагает…
На маршруте Питер – Воронеж в маленькое купе (никогда не ездите на втором этаже) нас набилось трое. Миловидная маленькая женщина с южным акцентом ехала из Дублина в родной Луганск проведать маму, которая вообще-то считает, что их с мужем надо расстрелять как эмихранов, а заодно продать хвартиру (цены на жилье в Луханске неожиданно сильно и выходно поднялись).
Живут они с мужем, сыном и собакой уж полхода как в Ирландии (а до этохо муж три месяца аж прятался, шоб не мoбилизовали, у них-то там все еще до февраля началось). Живут в отеле, всего их там 400 человек бeженцев на полном ирландском обеспечении, и это целая страна, где львовяне не любят луганчан, где наши люди, шоб их родню тоже туда поселили, стали давать взятки хозяину, и тем самым создали в Ирландии коррупцию в одном отдельно взятом отеле… Женщина Светлана оказалась говорливой и умненькой, но говорила она без умолку с 8 вечера до 12 ночи, и я жалела только, что не включила диктофон, вот это был док так док…
Но спектакль был на двоих, потому что сперва небольшими порциями в него включался со своими рассказами Михаил – простой и ясноглазый русский мужик, на которых, по идее, земля держится, краснодеревшик-мебельщик высокого класса, родом из села Павлово на Нижегородчине, но проживший и проработавший 20 лет в Эстонии, а теперь, когда мебельная фабрика в Нарве закрылась, – работающий дворником в детском саду города Краснодара… Когда в 12 ночи Светлана улеглась спать наверх, он получил полную свободу монолога – и до 2-х ночи я слушала историю его личной жизни, двух браков, и это тоже был док так док…
Почему-то эти двое избрали меня своим конфидентом, и, глядя мне в глаза, рассказывали о себе и о жизни. И это был такой сюжет распавшейся страны, остаточного СССР…
Короче, тексты остались нетронутыми, зато связалась спинка очередного свитера (я слушала, шевеля пальцами).
Когда же я вытащила свою подушку, сказав, что с подушкой ездят только двое – Слава Полунин (потому что у него там сны) и я (потому что у меня тут шея), – в купе настала полная тишина. «Вы знакомы со Славой?…» – произнес Михаил и замолк. А с утра Светлана сообщила мне, что слышала с ночи сверху про Славу, что это, таким образом, счастливый день ее в жизни, что таких попутчиков у нее никогда не было, что ей всегда везет, а сегодня вот особенно, и что она найдет меня в ФБ, когда вернется в Ирландию…
На обратном пути у меня было до сна еще целых восемь часов, я могла все дописать! Но в купе вошли возбужденные трое: довольно старая бабушка (оказалась моя ровесница, во что впоследствии не поверила ни она, ни ее внук, ни я…), 14-летний мальчик и его миловидная измученная мама Оля.
Мальчик Андрей был крайне возбужден, агрессивен, оскорблял кроткую мать, терзал, шантажировал, что выпрыгнет из поезда, порвет свидетельство о рождении и т.д. Был при этом — с безукоризненной речью, явным интеллектом, богатой лексикой – просто оратор. Постепенно выяснилось, что его везут на консультацию с перспективой госпитализации в больнице Бехтерева (из Воронежской психушки он убежал). Очень многое в модели поведения этого Андрея напоминало мне подростковые манипуляции моего собственного сына – и, как-то помогая измученным женщинам, – я резко его осадила, он на какое-то время заинтересовался, утих и с удовольствием стал общаться со мной.
Но действие его больной психической энергии (имеется еще и мания преследования, ничего не ест, боится яда) было таково, что когда в возникшей паузе я открыла ноут («Вы пишите. я помолчу», – пообещал Андрей), – я вообще не могла вспомнить, что и кому я должна написать…
А потом всю ночь он не сомкнул глаз, будил фонариком всех, чего-то требовал (он меня – зарядки для гаджета), это был сущий ад. Дома он еще швыряется предметами, а младший брат боится оставаться с ним: тот с детства ненавидит младшего, ревнует мать, вообще ревнует ее, кричит, что ненавидит, отец умер два года назад от ковида, ненавидит теперешнего маминого друга, унижает ее, фотографирует голую спину, когда та переодевается (и ведь специально не выходит, просто не вытолкать) грозит компроматом в ВК.
Эдипов комплекс в полный рост, но ощущение, что если что – и нож выхватит… Я опять жалела, что не включила диктофон – монолог Андрея стал бы бомбой…
В результате – ни вербатимных находок, ни текстов, одна кромешная усталость и непочатка дел по приезде…
Два дорожных спектакля – из сильных впечатлений последнего времени. До такой степени, что, вот, вместо текстов – о них написала).
«В планах моих было загрузиться в купе, оказаться там одной»- ну прям крайне опрометчивые планы